Звезды не для нас [сборник] - Секретный Блиц

class="p1">У него была тощая курточка, он втянул в рукава руки и сидел так, обхватив себя за колени. И ведь не спал. Хотя как заснешь, когда ветер сквозь щели в стене пересчитывает тебе ребра.

Я по чуть-чуть начал дышать зелёному голодному то в бок, то в спину. Думал, накроет его сном, да и полегчает бедовому. Ан нет. Заговорил вслух, и меня будто за горло сжали от мысли, что мальчишка со мной разговаривает, когда ни видеть, ни чувствовать не должен.

– Не глянулась ей картина. Одну секунду посмотрела и отошла. А я ведь для неё писал. Знал, что на выставку придёт. А другие хвалила. О…бездумные краски! Егор льёт их на холст столько, сколько нельзя, и смеется при этом. Буйство цветов и линий, а за ними ведь ничего! Он и сам это знает. А Варе понравилось…

Ох, разгорячился мальчик. Не болен ли? Точно, пышет, как печка. Нельзя мне было, конечно, но я положил ладони ему на лоб. И держал, пока лишний жар не покинул тело.

Мальчонка замолчал. Я и рад был. Поневоле я вобрал в себя часть его сил, и теперь меня заливало горячим. Будто кто лил на голову кипяток. Впервые за долгие годы я почувствовал злость.

Нашёл художник, из-за кого горевать – безмозглой дурочки, не умеющей разглядеть главное. А паренек дар имеет. Я- то вижу. Эх, женщины…

– Что?

Зелёный голодный ощупывает темноту. Я, оказывается, сказал это вслух. Не стоило…

– Что женщины? – повторил юнец, и я рванул с горки вниз, зажмурив глаза: «Дуры». Нельзя мне было с ним говорить, но я не вытерпел.

– Ну вот… я так и думал, что здесь ещё кто-то есть. В темноте ничего не видно, – улыбнулся парнишка. Он ничуть не испугался. Пристально посмотрев на него, я догадался, что мальцу даже в голову не пришло, что рядом вовсе не человек.

– Почему дуры? – спросил он.

Искушение ответить захлестнуло меня. И я, зажмурившись, сказал по слогам: «По-то-му». А когда открыл глаза, увидел, что зелёный голодный глядит на меня в упор. Непередаваемое чувство…

– Дуры, мой мальчик. Как же иначе, – понесся я в карьер. – Дуры… Тебе ещё мало лет. Ты не пробовал ни меда, ни акрид.

– Почему? Я…

– Помолчи, пожалуйста.

Я прикрыл ладонью его рот, и мои пальцы потеплели. – Послушай.

Он рассмеялся. И этот смех я люблю до сих пор. Будто рассыпались солнечные зайчики. Прямо мне в руку. Столько тепла за одну ночь я не знал все последние сто лет.

– Ты знаешь, кто жил в этом доме? Давно, очень давно…

Мальчишка помотал головой. Ну, конечно. Откуда ему знать…

– Обыкновенная женщина. Её звали Люся. Смешное имя она носила гордо, как диковинную шляпу. У неё был вздернутый нос, веснушки и отвратительное чувство юмора.

– Вы любили её?…

Я кивнул головой. И долго молчал, прежде чем продолжить.

– С детства. Ещё когда она бегала наперегонки с уличными собаками. Отважнее сорванца не было в округе. А я рос тихим мальчиком. И любил поесть. Люся же могла за весь день съесть яблоко и быть сытой. Я любовался ею издалека. Мы выросли, так и не подружившись.

– И?… Зелёные голодные вцепились в мои прозрачные серые, и я побежал по ним, как по мосту, в своё прошлое.

– Я уехал учиться в другой город. Стал архитектором. Даже немножко прославился. И каждый, каждый божий день я думал о Люсе. Представлял, как возвращаюсь и строю для нас дом. Непохожий ни на что на свете. Своими руками – один. И когда уже достраиваю крышу, приходит она. Лето, вечер. Остро-остро играют на скрипках цикады. Я сижу на козырьке и вдруг вижу Люсю. В длинном жёлтом платье. Ветер раздувает его, на мгновение обнажая белую полоску ткани. У неё загорелые ноги, на которых смешные красные туфли с бантиками.

Я спускаюсь, и Люся медленно подходит ко мне. Смотрит в глаза. Долго-долго…а потом целует. Я беру её на руки и уношу в дом.

– Как в сказке. Так не бывает, – говорит мальчишка.

– Бывает. Если долго мечтать, если верить, то всё будет. Будет по писанному тобой. Месяцами я представлял эту сцену. До мельчайшей детали. Я знал, как украшу комнату. Куда поставлю пузатую стеклянную вазу с подсолнухами. Какой вырежу подставку для обуви, на которую скину потом с Люси жёлтое платье. Я всё знал.

– И у вас получилось? Люся пришла?

– Да…

Холод закрывает мой рот. И я беру тепло у мальчишки. У него много, а мне надо закончить историю.

– Да, – повторяю, – да, мой мальчик, Люся пришла вечером 24 июля и встала под крышей моего дома. И ветер поднимал её платье. И она улыбалась неловко и чуть смущенно.

– А потом? – зелёные голодные сияют, встревоженные моей историей.

– А потом пришло утро, юный художник. Я придумал счастливую жизнь для себя и притянул в неё Люсю. У моей девочки не было такой воли, как у меня. Она не сумела поверить в свою судьбу и зажила по моему сценарию.

– Люся не любила вас, да?

– Да. И нарисованное мной счастье превратилось в беду. О, она стала образцовой женой. Утром мы завтракали в просторной кухне. Развевались белые занавески. Пахло булочками и кофе. Я уходил на службу, а она бросалась на кровать и плакала.

– Почему вы ничего не сделали для неё?

– Я думал, что сделал Люсю счастливой и не хотел замечать обратного. Мы прожили вместе год. Её прежде полные смеха глаза стали пустыми. Я кричал на неё. Не от злости, поверь. Видя, как она страдает, я мучился. Но что же я мог сделать?…

– Отпустить!

– Это я теперь понимаю, мой мальчик. А тогда мне казалось, что я её благодетель. Ведь я окружил её красивыми вещами, комфортом.

Ей же нужны были, как и любому другому человеку, трудности, которые она бы преодолевала. А я лишил её этого. Отобрал свободу и голод. Закрыл любопытство на ключ и глубоко его спрятал. И…

– Она умерла?…

Я припадаю к дыханию мальчика и забираю ещё тепла. Иначе мне не выговорить ни слова.

– В один из дней я вернулся, а Люси нет. Её искал весь город. Только через неделю какой-то рыбак обнаружил тело. Оно зацепилось за корягу… распухшее, черное…

– Не верю, – говорит мальчик. Его тихий голос еле слышен сквозь дождь, судорожно стучащий по чёртовой крыше. – Не верю, она же была сильной и смелой.

– Да, а ещё порядочной. И обнаружив утром себя рядом со